Но что другое, кроме "нормально", могла я сказать даже Евгении Лаврентьевне? Я молчала.
— Вот что, Оля, — продолжала Евгения Лаврентьевна, — мне кажется, что ты себя ведешь неправильно. Я понимаю, как тяжело ты переживаешь смерть Колиного отца. Я знаю, что у тебя доброе сердце. Но ты, по-моему, начала сердито смотреть на всех людей, которые не переживают вместе с тобой и Колей, которые заняты своим делом и, делая его, смеются, шутят, радуются. А это уже нехорошо. Кроме того, люди, несмотря на переживания, должны добросовестно делать свою работу. А ты запустила учебу... Я у тебя больше ничего не хочу спрашивать, раз ты мне отвечаешь словом "нормально". Но подумай об этом. А теперь пойдем... — Евгения Лаврентьевна посмотрела на меня и чуть улыбнулась: — Нет, ты пойди сама, а я еще задержусь на несколько минут.
У выхода из школы меня ждал Коля.
— Что она говорила? — спросил он подозрительно.
— Ничего. Все нормально, — ответила я.
Некоторое время мы шли молча, а потом Коля спросил:
— Твой батя все еще собирает консервные ножи?
— Собирает.
— А зачем это ему?
Я обиделась за папу и сказала, что человек может собирать какую угодно коллекцию, собирают же марки, и есть специальные филателистические магазины, и бывают марки (я читала), которые стоят тысячу рублей. А что такое эта марка, даже за тысячу рублей? Кусочек бумаги. А любым консервным ножом из коллекции можно при случае хоть консервы открыть. И вообще, по-моему, люди искусственно создают себе ценности вроде этих марок, или жемчуга, или даже золота. Чем настоящий жемчуг лучше искусственного? Тем, что его можно растворить в уксусе? Или золото? Просто желтый металл. А за него воевали.
— И уж коллекция консервных ножей лучше коллекции марок, каждый нож имеет свою настоящую ценность, а не выдуманную.
— Да нет, я ничего, — удивился Коля моей горячности. — Я просто нашел такой старый консервный нож. С двумя колесиками. — Коля вынул нож из кармана. — Если у вас в коллекции нет такого...
— Спасибо, — сказала я и взяла нож. Коля проводил меня до самого моего дома.
— Так ты сегодня не придешь? — спросил он нерешительно.
— Нет, — ответила я. — Не смогу. Сегодня мама придумала генеральную уборку. Она говорит, что я не слежу за порядком, и я должна ей помочь. Завтра увидимся.
Утром Коли и Вити не было на первом уроке, и я очень волновалась. Что с ними могло случиться? Они пришли к самому началу второго урока, и тут открылась одна странная и страшная штука.
Мы все считали их шпионами. Я не помню, кто это первым сказал. Кажется, Женька Иванов. Но про себя я не думала, что они шпионы. Про себя мне все это казалось такой игрой, в которой все договорились между собой относиться к ней всерьез, а если кто-нибудь отнесется не всерьез, то этим он обидит остальных.
Но теперь, когда я посмотрела на Колю и Витю, я подумала обо всем этом по-другому. Они были какие-то очень измученные, и очень встревоженные, и очень растерянные.
Витя на переменке собрал нашу компанию и сказал, что они с Колей выяснили, для чего эта женщина ходила в мастерские "Титан". Она ходила туда к дяденьке, которого я сразу вспомнила. Такой лысый, похожий на доктора. Он еще на поминках говорил, что был с Богданом Осиповичем в разведке, и Богдан Осипович стрелял, а они отходили.
— Его фамилия Соколов, — сказал Коля.
— Но ведь он фронтовой друг твоего отца... И неужели ты думаешь?.. спросила я.
— Еще неизвестно, какой он друг, — вмешался Витя. — Коля говорит, что он к ним раньше заходил только один раз. Может быть, он и является резидентом.
— А как он оказался в "Титане"? — спросила Лена.
— Кажется, он там работает, — ответил Витя. — Это мы должны выяснить.
— Но ведь ты с ним советовался, — сказала я Коле. — Спрашивал у него про фронтовых друзей твоего папы.
Коля поежился, как от холода, а Витя сказал, что это-то и плохо, потому что Коля, возможно, насторожил этого резидента.
— Теперь, — сказал Витя, — мы должны установить за мастерскими "Титан" такое наблюдение, чтобы ни одна птица не могла пролететь незаметно.
После школы Витя нарисовал схему, где какие посты у нас будут расположены, и как пост с постом должен связываться.
Я в этот день дежурила с Женькой Ивановым. По дороге я купила три горячих пирожка с мясом, полтора пирожка дала Женьке, а полтора съела сама. Вообще, когда мы дежурили, мне всегда хотелось есть, должно быть, от волнения, я часто покупала пирожки и всегда вспоминала какую-то детскую сказку про медведя:
Сяду на пенек
Съем пирожок...
Мы с Женькой стали на углу возле артели, там, где отметил это на своей схеме Витя. Но стоять там было как-то неловко, нам казалось, что все прохожие обращают на нас внимание, и мы начали прохаживаться взад и вперед и разговаривать о том, что летать на индивидуальных птицелетах в условиях города будет все же очень трудно, потому что здесь, в воздухе, много проводов: и троллейбусных, и трамвайных, и просто всяких электрических, и что птицелет может натолкнуться на эти провода, произвести короткое замыкание тока и загореться.
— Нужно будет, — предложил Женька, — устроить на крышах самых высоких зданий посадочные площадки для птицеле-тов, вроде таких стоянок, как это теперь делают для автомашин.
Человек сможет туда прилететь, оставить там свой птицелет, пойти в магазины за покупками или, скажем, на рынок, а потом снова подняться на крышу и полететь, куда ему нужно.
Так интересно беседуя, мы шли в сторону трамвайной остановки и увидели там на своем посту Колю. Женька ему помахал рукой, но Коля сделал вид, что он нас не замечает.
В это время к краю тротуара подъехала серая "Волга", из "Волги" вылез какой-то высокий человек в шляпе и очках. Он подошел к Коле, что-то сказал ему и потащил за руку в автомашину. Коля сопротивлялся, но он его тащил.
Мы очень испугались и бросились к Коле, но Коля уже был в машине, и пока мы добежали, она тронулась, и тогда мы подбежали к другой "Волге", которая стояла немного впереди. В ней за рулем сидел какой-то совсем молодой водитель и читал книжку.
— Пожалуйста, — закричала я, — скорее! Вон за той машиной, серой! Скорее! Они увезли Колю, нашего товарища!..
Мы оба забрались в машину на переднее сиденье рядом с шофером.
— За какой машиной?.. Вы что, сбесились? Что вам тут... — сказал водитель, но его прервал Женька.
— Дяденька! — закричал он. — Скорее! Они его убьют! Они убили его папу и его тоже убьют!
Женька плакал и кричал это так, что водитель включил мотор, и мы помчались. И только тогда водитель спросил, какая машина.
— Серая! — закричала я. — Вон она!.. В ней какие-то бандиты... — Я не решилась сказать — шпионы. — Они убили Колиного отца. Он был милиционером. А теперь они Колю схватили...
Мы проскочили через перекресток, и я увидела, что мы летим прямо на такую огромную, покрытую алюминиевыми листами машину-холодильник, и я закрыла глаза, а водитель выругался, и уже этот холодильник оказался сзади, и мы мчались по горе вверх, и мы уже догоняли серую "Волгу", которая увезла Колю, но шофер опять выругался, потому что эта серая "Волга", как бы почувствовав погоню, прибавила скорость и стала уходить, а шофер сказал, что карбюратор барахлит.
И тут я услышала, что мотор в самом деле работает как-то не так, но мы все-таки уже взобрались на гору, и на Крещатике мы обогнали эту серую "Волгу", и я увидела в ней Колю и закричала: "Вот он!", а наш водитель резко затормозил перед самым носом той серой "Волги" и схватил в руки такой большой ключ, которым завинчивают гайки, и выскочил из машины. А мы — за ним. А тут еще засвистел в свисток и подбежал к нам милиционер, и еще какие-то люди, и милиционер закричал на нашего водителя: "Хулиган! Брось ключ!", а водитель сказал: "Там бандиты".
И из серой "Волги" тогда вышли два каких-то человека, а за ними вышел Коля, и один из этих людей что-то сказал милиционеру и показал ему красную книжечку, и милиционер сказал людям, которые уже собрались вокруг нас: "Расходитесь, расходитесь, граждане", а наш водитель, не выпуская из рук этой своей железной штуки, спросил, в чем дело, и тогда один из этих людей, высокий дяденька в очках и в шляпе, который тащил Колю в машину, отозвал водителя в сторону и стал что-то говорить, и я услышала слово "прокуратура". А Коля подошел к нам и сказал, что этот дяденька в очках и есть тот самый следователь.